(почему я изучаю время)

Мы ездим на экскурсии, ходим в музеи, на выставки и попадаем в …другое время. И, раз нам хочется ходить туда, смотреть, видеть, думать, значит нам это другое время нужно… Каждому из нас нужно другое время…

Интуитивно мы чувствуем, что время - это ценность, которая всегда может понадобиться и поэтому ее надо накапливать, как деньги…

В древнем Египте 5 тысяч лет назад строили храмы и гробницы. Для чего? Для мертвых. И это отдельная тема. А для живых - чтобы сохранить время. Ощущение другого времени, вообще ощущение времени, позволяет чувствовать, что что-то есть за этой жизнью. Человек без этого не может. Ему обязательно надо верить, что что-то есть за этой жизнью.

Потому что жизнь наша суетна. Даже, выходя из дома в уравновешенном состоянии, мы тут же чем-то как бы сминаемся. Автомобиль, спешащий человек. Другая скорость жизни сминает нам душу. А, когда душа сминается, то ощущение времени, а значит и ощущение, что за этой жизнью что-то есть, уходит. И тогда жизнь становится поверхностной, плоской.

Почему? Потому что без чувства времени ( а оно возникает, когда на нас дышит будущее или прошлое) высокое не востребовано, и наша бессмертная душа томится, высокое в ней не включено, а ей это нужно, как нужна мотору большой мощности работа на больших оборотах. Когда высокое в нас включается, мы и в других людях начинаем видеть это высокое.

С древности люди догадывались об этом и потому, наверное, пытались окружать себя знаками времени: архитектурой, старыми вещами, сувенирами, талисманами. Скажем, какой-то кулон, передается из поколения в поколение. Почему? Потому что это не просто красивая вещь. Он несет в себе дыхание прежних поколений. Родные, близкие из других времен, они для нас всегда рядом. Просто не проявляют себя, пока мы их не зовем. У нас с ними прямая связь через вещи, воспоминания. Не думаем – связь не работает. А через предметы эта связь включается.

Скажем, вы приходите на кладбище, смотрите на надпись на камне, имена, фамилии близких, смотрите на их лица, на цветы, чужие или принесенные вами…А, когда мы сами что-то делаем для времени, идет уточнение настройки на нужное время. И начинает работать канал восприятия. Вы вдруг начинаете вспоминать детали, которые были, казалось бы, вообще забыты или, как вам казалось, вы вообще об этом не знали. И, как правило, это хорошее, потому что в нас высокое работает, оно вытаскивает (раз одна волна) то же высокое и из прошлого (хорошие умные разговоры, хорошие светлые воспоминания), а мелкое, суетное, оно отключено. И в итоге мы уходим с кладбища в просветленном состоянии души и мы благодарны сами себе, что пошли, что включились.

То, что в наших бывших помещичьи усадьбах, большая часть которых сейчас или превращена в музеи или разрушается, в том же Архангельском – это та же попытка владельцев окружить себя носителями времени - высокими символами бытия, вышедшими из рук лучших мастеров того времени: архитектурой (внешне и внутренне), ландшафтом, скульптурой, картинами, мебелью, предметами. И хозяину уже умирать не страшно, потому что если даже у него не было времени заниматься детьми и внуками, свою высокую работу за него потом будут делать эти символы высокого.

В Архангельском, например, собраны скульптуры великих людей всех времен и народов. Вот в какой компании растут дети! Когда к князю Юсупову в 18 веке приезжали гости, то прежде всего он водил их по аллеям парка и показывал: здесь у меня Древний Египет, здесь - Древний Рим, а здесь – Древняя Греция. То есть каждый раз при таком показе та или иная эпоха притягивалась, оживала, все ценности этой эпохи всплывали и обогащали человека – дыхание другого времени. К трапезе гость уже был приподнят, торжественно настроен. И тосты за столом за культуру только усиливали этот настрой.

Но и в нашем времени много символов другого времени. Любая экскурсия в прошлое…Скажем, Дом на Набережной, советская эпоха, собрание всего лучшего, всех тех идей, которыми жили наши родители, дедушки и бабушки. И экскурсовод, женщина, которая родилась в этом доме в 1932 году, уникальный человек, живой свидетель времени! Это все равно, как если бы мы пришли в пушкинский музей, в египетский зал, а к нам бы вышел писец Манефон, историк фараона, которому пять тысяч лет, в придворном плате, с медным стилом и восковой дощечкой в руках, сел бы в позе лотоса и начал скрипучим голосом рассказывать историю фараонов Древнего Египта. Фантастика!

Эта женщина, свидетель истории Дома, слышала, как хлопали ночью двери, когда забирали людей, как рыдали женщины. Когда приезжали новые жильцы, это было целое событие. Сейчас это не событие, потому что люди разобщены, у большинства сейчас отдельные квартиры, а главное – с детства не воспитывается вот это чудо коммунистической общности, одна из главные ценностей социализма и коммунизма. В социализме главной ценностью провозглашалось общее, общественное и только потом личное, частное. Но такое понимание ценностей социализм не изобрел, а взял из древних цивилизаций (Греции и Рима), где общественное ставилось выше личного.

Социализм ведь одна из высших стадий общественного развития. Не построили – не значит что идея была плохая, время не пришло. Поэтому при советской власти ребенка воспитывали так – главное это общественное, надо жить не для себя, а для общества. Были октябрята, пионеры, комсомольцы, была интересная жизнь, если она шла не формально, не для галочки. И было ощущение общности, причастности к чему-то большому.

Помню, как в октябрята меня принимали, было торжественное чувство. Все стояли полукружочком у доски по 5-6 человек, и нам пионервожатая прикалывала значки. Ну, событие-то микроскопическое, ерундовое, муравьиное, а для маленького человека огромное. Какая ему разница, что для всех это малозначимо? Для него-то это важно! Он сейчас приобщается к какому-то огромному целому, и это ощущение, потом умножаясь, сложится в убеждение, что наша страна самая лучшая, а наш строй самый справедливый, что надо что-то делать полезное для этой своей страны. Он не знает еще, что будет, но ощущение, что это что-то большое и важное, что это – часть чего-то большого целого, есть.

А прием в пионеры…Меня первый раз, например, в пионеры не приняли, потому что жил в интернате для трудных детей (мама со мной не справлялась какое-то время, устраивала свою личную жизнь и отдала в такой интернат), и мы с ребятами на чердаке устроили дымовушку, так что чуть чердак не загорелся. Интересно же было! Ну что там Интернат…все стандартное: кровати в ряд, комнаты на 6-8 человек, одинаковые серые одеяла, столы в столовой… четырехугольник двора. Старались как-то разнообразить жизнь…Вот, думаем, подожгем, мужики, хорошо…все горит…Кстати, это тоже общественное мероприятие – я не один поджигал. Было чувство локтя. Это не то что успокаивало, вдохновляло! Помните, песня: «Мы на горе всем буржуям мировой пожар раздуем…» Пафос, патетика…Нас всех застукали, пожар потушили, а в пионеры всех решили не принимать. Вобщем переживали. Не то, чтобы считали, что теперь вся жизнь сломается…Хотя одна девчонка в нашей мальчишеской компании считала, что все жизнь кончилась, в пионеры теперь уже никогда не примут. А потом меня уже принимали через три месяца, в день пионерской организации, как исправившегося, и это было еще более торжественно…Так что нет худа без добра…

То есть ощущение общности это была непреходящая ценность, и наш экскурсовод по дому на Набережной эту общность впитала с детства. И видела, как что-то менялось…Как сталкивалась иногда эта общность в душе с пониманием, что невозможно так жить. Как в фильме «Завтра была война» по повести Бориса Васильева, тридцатые годы, перед войной, столкновение матери и дочери. Когда дочь собралась идти на кладбище хоронить покончившую с собой одноклассницу, а мать, как и учительница, ей запрещала, говоря, что «если партии нужно, то на все можно пойти, но только не против партии».

Во время экскурсии вспомнил Виктора, дядю моего отца, инженера по цементу, который бывал за границей и видел со стороны, что у нас происходит. Говорил, что надо из страны уезжать, что строится не советская власть, а что-то другое. А дед и отец не верили, что что-то может быть плохо. Что-то не то говоришь. А что репрессии, так разберутся…

И в Доме на Набережной многие так думали…Ведь никто не сопротивлялся, когда приходили за человеком, даже военные, которые многое знали…Знали, что за ними придут и покорялись…Я задавал этот вопрос экскурсоводу, она сказала: «Никто, все покорялись, покорно ждали».Почему покорно ждали? Потому что была в людях вот эта самая общность, принадлежность к стране, к государству, готовность к общей участи – если все так, то и я. А, если я против, что значит против всех? То есть мешало то самое коллективное чувство, которое было воспитано детским садом, школой. В детском саду ведь тоже было все это: общие занятие, песни, маршировки…То же воспитание общности…сопряжение своей судьбы с обществом…И это сращивание происходило на каждом этапе жизни…

Человек – градусник времени. Он переживает семь этапов жизни, каждое со своими делениями…И на каждом этапе происходит переплавление в душу всех впечатлений. И для советского человека было представить себя вне общества, своей страны…было равносильно самоубийству…Куда я тогда? Кто я тогда? Куда все, чему учили? А Маркс, Энгельс, Ленин, Сталин…Это были святыни…

Одна дама стала вспоминать, как кто-то из ее близких (когда забрали отца) написал Сталину, так забрали и его…

Не хочу сейчас, даже в связи с Домом на Набережной, говорить о тягостном и тяжелом, потому что страдания играют какую-то свою тайную роль в нашей жизни, о которой мы не знаем. Некоторые мыслящие люди, например, Достоевский, считают, что страдания, как ни странно, нас совершенствуют. Почему? Наверное, потому что они тоже что-то высокое в нас пробуждают. Печаль от сочувствия, сопереживания. В состоянии печали мы очищаемся. Потоки слез омывают душу. Поэтому один из великих философов древней Греции Гераклит был печальным и провозглашал печаль. Как лучшее состояние души. Поэтому если вы печалитесь, не думайте, что это плохо, что вы себя разрушаете. Вы себя очищаете. Вспомните, как в природе бывает после грозы или даже после дождя. Вначале он идет, стучит, плачем. А потом все словно умыто. Чистота, кристальность. Все краски сверкают. И тишина. И выходишь, воздух особенный, запахи невероятные или это мы так чувствовать начинаем (обретаем способность). Вот что значит очищение! Природа уподобляется зеркалу, в котором она себя вдруг видит, рассматривает. Так и человек, в тишине и паузе видит себя в зеркале собственной души, видит то, что не видел раньше.

Любое возрождение (и в средние века и в начале 19 века) это было возрождение высоких идеалов, поэтому обращались к Древней Греции. В Древней Греции наряду с комедией была и драма и трагедия. И в доме на набережной жизнь зачастую кончалась трагедией (все сломано, конец). Масса людей репрессировано (30 процентов из 800 жильцов), половина была расстреляна. И отчасти Дом на Набережной – срез нашего советского общества, хотя здесь все-таки были верха: политические, экономические, культурные. Они были на виду, и репрессии прежде всего касались их. Чем глубже человек в толще народа, тем в большей безопасности.

Особая тема – вещи, образы времени. У каждого из нас дома есть старые вещи. Если в нашей городской квартире залезть на антресоль или в кладовку (а на даче или в сельском доме в подвал или на чердак)…(пауза) все хором: а там полно!

Вот и здесь, в Доме на Набережной в одной комнате собраны такие старые вещи, с разных квартир. Кто-то принес старый немецкий приемник 30 годов, на котором он ловил немецкие марши. Войны еще не было, немцы были еще наши друзья. Оказывается, наши военные немцев обучали во всех родах войск.

Я смотрел на все эти вещи и думал: как все это интересно. Ведь ощущение времени – это для нас другая реальность, дверь в иное измерение. И проникать

в эту реальность можно через разные двери восприятия, кому что ближе и комфортнее: через зрение, слух, обоняние, осязание, вкус…Это миры со своими законами…Иногда мы входим в эти двери и впитываем, берем там то, что вам нужно для души…всегда высокое, потому что низкое в эти двери нашей памяти как гни странно не проходит.. Выходит, наша память – волшебная комната, в которой действуют совсем другие законы…