Если б мне сказали, что недалеко есть место, где собрано самое лучшее в жизни, причем, собрано самыми лучшими людьми, так и лень бы было, а пошел бы и посмотрел. Но вот что удивительно: есть ведь такое место, а мы не идем туда и не смотрим. Да и раньше не особенно-то стремились. Александр Иванович Герцен еще в 1833 году писал своим знакомым: «Здесь собрано все лучшее в природе и сделанное человеком. Приезжайте скорее».

А приглашал Герцен знакомых в подмосковное Архангельское. Но, судя по его следующим письмам, они так и не поехали. Впрочем, за почти два прошедших века человечество нисколько не изменилось. Узнав, что в Архангельском после долгого перерыва открылся знаменитый театр Гонзага, я тоже позвонил нескольким знакомым, сказав им примерно то же, что и Герцен 170 лет назад. Причины были разные, а результат один – приехать не смог никто. Между тем, наверняка бы поехали, зная, что такое Архангельское, театр Гонзага кто такой сам Пьетро ди Гонзага.

Достаточно сказать, что все то лучшее, что выработало ландшафтное искусство Англии 17 века и Франции 18 века, сосредоточилось в Архангельском. А это значит, что здесь, благодаря геометрически точно выверенным площадям и объемам, их уникальному сочетанию, окружающее человека пространство кажется ему с любой точки шире, просторнее и глубже. Правильные французские сады и аллеи здесь сочетаются с английскими романтическими арками, гротами и беседками, и это, как музыкальный камертон, настраивает вашу душу то на рациональный, то на мечтательный лад.

Ни одно, даже самое образцовое усадебное хозяйство не смогло бы обеспечить создание такого природно-искусственного чуда, едва ли не самого дорогого не только в России, но и в Европе. К счастью, первые владельцы усадьбы хотели одного и то же — создать второй Версаль и не жалели на это никаких средств. А, поскольку и князь Николай Александрович Голицын, владевший Архангельским с конца 70х годов 18 столетия, и князь Николай Борисович Юсупов, ставший хозяином усадьбы в 1809 году, были крупнейшими вельможами при государях и образованнейшими людьми своего времени, то именно в Архангельском они собирали свои библиотеки и коллекции античных скульптур, картин и предметов декоративно-прикладного искусства. Не случайно Архангельское называют памятником всем эпохам (Древний Египет, Древняя Греция, Древний Рим, Средневековье, Классицизм), в том числе и веку 18му — эпохе просвещения,

когда человек гармонию природы дополнил геометрией ума. Здесь на аллее бюстов лучших умов человечества любой гость должен чувствовать себя значительнее, вспомнить о том своем духовном потенциале, который заставляет нас не стоять на месте, двигаться вперед.

Удивительным человеком был и сам Пьетро ди Гонзага (1751-1831), типичный сын эпохи просвещения, интересовавшийся буквально всем, как и многие его современники, потому что это была эпоха открытий во всех областях науки и искусства. Энциклопедические знания и навыки в самых разных профессиях были типичны для таких людей, как Гонзага, поэтому он был и архитектор, и инженер, и художник, и поэт, и драматург, и ученый; построить мост, дворец, театр, даже целый город, для него было так же легко, как нарисовать картину, декорацию или чей-то портрет, сочинить стихотворение или пьесу, написать научный трактат об оптических и магических свойствах зеркал, просчитать акустику и освещение в зале, где проходят представления, спроектировать ландшафтный парк в английском или французском стиле.

Он был гений, но его опасались брать на службу — его горячность и непримиримость в спорах заставляли усомниться в его благоразумии. Благоразумие предполагает душевный покой, а в душе пылкого итальянца бушевали страсти: к творчеству, к познанию, к воплощению своих идей в жизнь. Считая, что пространство для глаза это то же, что и звук — для уха, он ищет в пространстве свой ритм, свои, как он говорит, «цветовые модуляции». И, как композитор строит из звуков фугу или мотет, так и Гонзага пробовал выстраивать цветовые «фуги» и «мотеты», так же таинственно завораживающие зрителя. Таинство он считал двигателем познания, поэтому стремился все делать так, чтобы зритель воспринимал это как тайну, удивлялся этому, поражался и восхищался.

Он открыл для себя, ни много ни мало, — роль человечества во Вселенной. «Вот, - говорит он, - две звезды у нас над головой, расстояние между ними — несколько световых лет. А наш глаз перемещается с одной звезды на другую за миг. Мысленно же мы делаем это еще быстрее. Таким образом, человеческое сознание — это мост между целыми галактиками, и эта магическая вселенская сила заключена в голове каждого из нас!»

Такой настрой на высокое предназначенье человека и определял каждый его шаг, внушал ему страх, как он сам говорил: «умереть человеком, занимавшимся пустяками, что так свойственно многим».

Архангельским в миниатюре можно считать театр Гонзага, где одни только декорации настолько поглощают внимание зрителя, что не нужно никаких актеров. Сын своего времени, Пьетро Гонзага, настолько овладел искусством освещения и перспективы, что мог любой ландшафт и интерьер создать внутри театра силой одних только декораций. Они появлялись перед зрителем в такой медленно выверенной последовательности, с такой тонко меняющейся гаммой подсветки, с таким поразительно точным соблюдением законов перспективы, что у зрителей возникали иллюзии необыкновенной объемности и глубины пространства, ощущение живости и магии этого пространства, делающего вас своим пленником.

Путешествуя по Европе и интересуясь всем передовым, Николай Борисович

Юсупов не мог не познакомиться с Пьетро Гонзага, а, познакомившись, не мог не

пригласить его в Архангельское. Его увлекли: идея Гонзага о том, что «Зрение — вот орган, способный ответить на все вопросы чувств», теория МУЗЫКИ ДЛЯ ГЛАЗ, взгляд Гонзага на декорацию, как на «мелодичный ритм контуров, мощность форм и гармонический аккорд композиции». Это был взгляд из будущего, объемное восприятие мира, позволяющее зрение превратить в слух, а слух — в зрение. По легенде, Юсупов был настолько поражен фантастическим воздействием декораций Гонзага, что решил: в Архангельском будет театр без актеров, слов и действий — одни только божественные, магические, волшебные декорации!

Гонзага, опредивший свое время и зачастую не находивший понимание

современников, вдруг нашел единомышленника. А, приехав в Россию, обрел и других не менее достойных ценителей своего искусства, когда в 1793 году показал два спектакля, состоявших только из перемен декораций, даже не сопровождаемые музыкой. Действие длилось три часа подряд и вызвало восторг публики, среди которой был весь цвет общества во главе с Екатериной II. Это были идиллические пейзажи сада, летящий строй светлых колонн храма, подавляющие своды замков…

Зритель Гонзага, как нынешний виртуальный наркоман в закрытом видеошлеме перед компьютером, уносился в неведомые миры и терял представление о времени. Есть забавная легенда о собачке, которая упорно пыталась попасть на улицу деревни, нарисованную художником. Каждый раз она натыкалась мордой на полотно, отскакивала и вновь с лаем бросалась на холст, где уходили вдаль ряды деревенских домов.

После смерти Юсупова и Гонзага (оба умерли в 1831 году) театр в Архангельском был почти забыт, часть уникальных декораций утрачена. Но удивительно, что театр, несмотря на войны, революции и пожары, благополучно дожил до наших дней. В нем и сейчас хранятся четыре комплекта декораций и занавес. Написанные самим Гонзага, единственные в мире. Поэтому нынешнее возвращение из небытия театра Гонзага — событие мирового масштаба. Правда, для этого нужно воссоздать все 12 комплектов его декораций, а это значит к четырем сохранившимся добавить еще восемь, которые предстоит восстановить по оставшимся эскизам художника.

С этой целью работники музея-усадьбы и специалисты корпорации «Электронный Архив» разработали электронный проект (такой же уникальный по новизне и оригинальности решений, как и сам театр Гонзага) воссоздания декораций, в том числе технологию сканирования крупных художественных полотен. В мировой музейной практике это ноу хау, которое со временем будет принято на вооружение всеми музеями мира.

В начале в цифровом формате создаются электронные копии полотен, максимально приближенные к оригиналу. Затем электронные образы обрабатываются с помощью специальных компьютерных программ, проецируются и переносятся на холст. Насколько это сложно, можно себе представить, если сказать, что площадь каждой декорации это сотни квадратных метров. Работа дорогостоящая, кропотливая и требующая талантливых (если не сказать, гениальных) специалистов в самых разных областях. Наверное, поэтому, перед пробным открытием театра в октябре прошлого года, когда в рамках фестиваля старинной музыки «Early music» здесь должен был состояться спектакль-опера XYIII века «Мнимые философы» Джованни Паизиелло, на пресс-конференции прозвучала фраза, что входные билеты будут стоить от 700 до 1000 долларов.

К сожалению, спектакль так и не состоялся — не хватило денег на его постановку в театре Гонзага, где в самом разгаре реставрация здания; машинерии сцены; налаживание освещения, отопления, электрооборудования с учетом воздушности театральных коммуникаций, которые нельзя нарушить; восстановление акустики, требующее серьезных исследований. Чтобы понять, насколько это все непросто, представьте, что вам дали реставрировать ювелирное яйцо Фаберже из 350 деталей, для восстановления каждой из которых нужна новая технология…То есть дело не только в чисто техническом восстановлении театра, но в воссоздании неспешной атмосферы XYIII века. Может быть, это звучит и забавно, но не удивлюсь, если лет через двадцать, публика, направляясь в театр Гонзага и желая в полной мере испытать на себе его воздействие, будет подъезжать в каретах, а в гардеробе получать вместе с биноклем парики и камзолы времен Екатерины.

Вместо спектакля в сентябре в театре Гонзага состоялся концерт старинной музыки XYI-XYII веков. Французский ансамбль «Le Poeme Harmonique» в составе Клэр Лефийятр (сопрано), Венсана Дюмэтра(теорба, барочная гитара), Кристина Плюбо(басовая виола) и Жоэля Грара(ударные) исполнил итальянские драматические монологи и испанские карнавальные песни. Музыка Возрождения не просто зазвучала в театре Гонзага — она

пробудила театр. Если уподобить его живому существу, она погрузила театр в воспоминания. Дух Голицына, Юсупова, Гонзага, всех утонченных ценителей прекрасного, перебывавших здесь со дня основания театра, витал в воздухе. Так бывает, когда в старом, давно уже необитаемом доме, зажгешь живую свечу. Слабый огонек, отбрасывая робкие тени на стены, начинает оттаивать пространство, и вот уже вы ощущаете, как вокруг вас затеплилась жизнь. Трудно сказать, в чем она, но вы это чувствуете.

Так и здесь, музыкантам не надо было дергаться или скакать по сцене, восполняя ужимками и прыжками отсутствие таланта (что мы, к сожалению, наблюдаем повсеместно). От начала до конца они просто сидели на своих местах и играли. Но это была МУЗЫКА и это было ПЕНИЕ. Для них, как и для декораций Гонзага, не нужны были внешние эффекты, и в этом была некая преемственность НАСТОЯЩЕГО ИСКУССТВА. Голос певицы, как и

голоса сопровождающих инструментов, поднимался как по лестнице, вверх, а потом так же равномерно опускался. И в этом тоже, как в декорациях Гонзага, была своя мерность, последовательность, плавность, что и создавало МАГИЮ воздействия, Когда все выверено, на своем месте и одно следует за другим, МЕХАНИЧЕСКОЕ ПЕРЕХОДИТ В ДУХОВНОЕ, как в проводнике, движущемся в магнитном поле, наводится электрический ток. Это все равно что услышать очищенным, обретшим первичность, слухом простые слова: дышу, живу, люблю. И тогда простое становится значительным, ценным, волшебным…

Не удивлюсь, если пройдет какое-то время, и у нас в России появятся специалисты по ВОССОЗДАНИЮ ЕСТЕСТВЕННОЙ СРЕДЫ ОБИТАНИЯ. Скорее всего, они будут работать в дворянских усадьбах, где с математической точностью и преклонением перед красотой веками собиралась, формировалась эта среда. Восстановленные усадьбы будут оазисами настоящих чувств. Люди из сумасшедших городов будут стремиться сюда за восстановлением естественного вкуса, слуха, зрения…Мы будем собирать себя в таких усадьбах по частям, как сейчас в Архангельском собирают бережно и кропотливо театр Гонзага…